крематорий.
— Кого это ты там дубасил? — спросил 509-й Зульцбахера.
Зульцбахер взглянул на него, но ничего не ответил. Он вдруг несколько раз судорожно
глотнул, словно в горле у него застрял комок ваты, и отошел прочь.
— Это был его брат, — ответил за него Розен.
Зульцбахера вырвало; из рта у него шел лишь зеленоватый желудочный сок.
— Смотри-ка! Ты все еще здесь? Они, наверное, про тебя забыли, а?
Хандке остановился перед 509-м и не спеша ощупал его взглядом с ног до головы. Это было
вечером. Блоки построились на поверку.
— Тебя же должны были записать. Надо будет поинтересоваться… — Он покачивался с
пятки на носок, не сводя с 509-го своих голубых выпуклых глаз. 509-й затаил дыхание. — А?..
509-й не отвечал. Разозлить сейчас чем-нибудь старосту блока было бы самоубийством.
Молчание всегда было лучшим средством защиты. Ему теперь оставалось только надеяться на
то, что Хандке просто захотелось покуражиться, а в худшем случае — что он опять забудет об
этом.
— Что? — повторил Хандке и улыбнулся, обнажив свои желтые, изъеденные кариесом
зубы.
— Его номер записали, — спокойно произнес Бергер.
— Да что ты говоришь! — притворно удивился Хандке. — Ты это точно знаешь?
— Да. Шарфюрер Шульте записал его. Я сам видел.
— В темноте? Ну тогда все в порядке. — Хандке продолжал раскачиваться. — Тогда я тем
более могу спокойно поинтересоваться, верно? Ему ведь от этого хуже уже не будет, а?
Никто не отвечал.
— Ты еще успеешь разок пожрать, — ласково-доверительно сообщил Хандке 509-му. —
Сейчас будет ужин. Блокфюрера спрашивать о тебе бесполезно. Он не в курсе. Я уж знаю, кого о
тебе нужно спрашивать, будь спокоен, подлюга!
Он обернулся и, увидев начальство, заорал:
— Смирно!..
Пришел Больте. Блокфюрер, как всегда, торопился. Ему не везло уже целых два часа. И вот,
когда наконец пошла настоящая карта, пришлось прервать игру и тащиться сюда. Он еле-еле
дождался конца поверки, рассеянно выслушал рапорт и, едва взглянув для вида на кучу трупов,
сразу же исчез. Хандке отправил дежурных на кухню, а сам поплелся к проволочному
заграждению, отделявшему Малый лагерь от женских бараков. Перед забором он остановился и
уставился тяжелым взглядом на ту сторону.
— Пошли в барак, — сказал Бергер. — Кому-то надо остаться и посматривать за ним.
— Я могу, — вызвался Зульцбахер.
— Если он уйдет, скажешь нам. Сразу же!
Ветераны забрались в барак. Все предпочитали не попадаться Хандке лишний раз на глаза.
— Что же делать? — озабоченно пробормотал Бергер. — Неужели эта скотина не шутит?
— Может, он еще забудет. Похоже, что ему опять моча в голову ударила. Эх, достать бы где-
нибудь шнапса да накачать его!
— Шнапс!.. — Лебенталь сплюнул. — Это невозможно! Совершенно невозможно!
«Может он просто пошутил?» — подумал вслух 509-й. Он и сам не очень-то верил в это.
Хотя в лагере такое часто случалось. Эсэсовцы были большими мастерами держать людей в
постоянном страхе. Многие не выдерживали. Одни бросались на проволоку, у других отказывало
сердце.
