этот день многое может произойти.
— Дежурные идут, — сообщил Карел.
— Послушай, — зашептал Бергер. — Ты должен попробовать! Дай ему деньги. Если он
потом придет и потребует еще, мы ему пригрозим, скажем, что донесем на него за
вымогательство. У нас больше десяти свидетелей. Этого вполне достаточно. Мы все заявим, что
видели и слышали, как он требует у тебя деньги. Вряд ли он захочет рисковать. Это
единственное, что мы можем сделать.
— Идет! — шепнул снаружи Зульцбахер.
Хандке не спеша направлялся к бараку.
— Ну где ты, подлюга? — спросил он, войдя в барак и остановившись неподалеку от них.
509-й шагнул вперед.
— Здесь.
— Так. Ну я пошел. А ты прощайся со своими дружками и пиши завещание. За тобой
придут. С оркестром.
Он ухмыльнулся. Ему очень понравилась собственная шутка.
Бергер толкнул 509-го. Тот сделал еще шаг вперед.
— У вас не найдется для меня одной минуты? Я хотел бы вам кое-что сказать.
— Ты? Мне? Чушь!
Хандке направился к выходу. 509-й пошел за ним вслед.
— У меня есть деньги, — сказал он ему в спину.
— Деньги? Что ты говоришь! И сколько же? — Хандке шел дальше. Он даже не обернулся.
— Двадцать марок. — 509-й хотел сказать «сорок», но что-то ему помешало. Это было
растущее внутри сопротивление, похожее на упрямство: он предложил за свою жизнь всего лишь
половину.
— Двадцать марок и двадцать два пфеннига!.. Да пошел ты!..
Хандке ускорил шаги. 509-й догнал его и пошел рядом.
— Двадцать марок — это лучше, чем ничего.
— Плевать я хотел и на тебя, и на твои марки.
Теперь уже не было никакого смысла предлагать сорок. У 509-го появилось чувство, будто
он совершил роковую ошибку. Надо было предлагать все. Желудок его вдруг словно полетел в
пропасть. Сопротивление, которое он испытывал еще несколько секунд назад, — как ветром
сдуло.
— У меня есть еще деньги, — произнес но торопливо.
— Смотри-ка! — Хандке остановился. — Да ты, оказывается, капиталист! Дохлый
капиталист! Сколько же у тебя еще припрятано?
509-й набрал воздуха в легкие.
— Пять тысяч швейцарских франков.
— Что?
— Пять тысяч швейцарских франков. В несгораемом банковском сейфе в Цюрихе.
Хандке рассмеялся.
— И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Тебе, сморчку?
— Я не всегда был сморчком.
Хандке некоторое время молча смотрел на него.
— Я перепишу на вас половину этих денег, — поспешно прибавил 509-й. — Достаточно
моего письменного заявления, и у вас будет две с половиной тысячи швейцарских франков. —
Он посмотрел на жесткое, невыразительное лицо Хандке. — Война скоро кончится. И тогда
деньги в Швейцарии могут очень пригодиться. — Он выждал секунду. Хандке не торопился с
