— Что они там об этом говорят?
— Не знаю.
— Как не знаешь? Ты же должен был что-нибудь слышать.
— Нет, — ответил Бергер устало. — Они перестали жечь, когда началась тревога.
— Почему?
— Откуда мне знать? Приказано — и точка.
— А СС? Ты видел кого-нибудь из них?
— Нет.
Бергер пошел между нарами в глубину барака. 509-й посмотрел ему вслед. Он ждал Бергера,
хотел поговорить с ним, но тот казался таким же безучастным к бомбежке, как и другие. Он не
понимал этого.
— Ты не хочешь на воздух? — спросил он Бухера.
— Нет.
Бухеру было двадцать пять лет. Семь из них он провел в лагере. Его отец был редактором
социал-демократической газеты; этого оказалось достаточно, чтобы упрятать сына за колючую
проволоку. «Если он выйдет отсюда, он сможет прожить еще сорок лет, — подумал 509-й, —
сорок или пятьдесят. А мне уже пятьдесят. Мне бы осталось еще десять, от силы двадцать лет».
Он достал из кармана щепку и принялся жевать ее. «С чего это я вдруг стал думать об этом?» —
мелькнуло у него в голове.
Бергер вернулся обратно.
— Ломан хочет тебе что-то сказать, 509-й.
Ломан лежал в дальней части барака на нарах нижнего яруса без соломенной подстилки.
Он сам так захотел. У него была тяжелая форма дизентерии, и он уже не мог вставать. Он думал,
что так — гигиеничнее. Он ошибался. Но все уже привыкли к этому. Почти каждый в большей
или меньшей степени страдал поносом. Для Ломана это было настоящей пыткой. Он умирал и
при этом извинялся за каждую судорогу своей кишки. Лицо его стало таким серым, что он мог
бы сойти за негра, из которого выкачали всю кровь. Он шевельнул рукой, и 509-й наклонился к
нему. Грязновато-желтые белки глаз Ломана тускло поблескивали.
— Ты видишь это? — прошептал он и широко раскрыл рот.
— Что? — 509-й посмотрел на посиневшее нёбо.
— Сзади, внизу — золотая коронка.
Ломан повернул голову в сторону узенького оконца. За ним стояло солнце, и эта часть
барака была освещена слабым, розоватым светом.
— Да, вижу, — сказал 509-й. Он ничего не видел.
— Вытащите ее.
— Что?
— Вытащите ее! — прошептал Ломан нетерпеливо.
509-й посмотрел на Бергера. Тот покачал головой.
— Она же прочно сидит, — сказал 509-й.
— Тогда вытащите зуб. Он сидит не так уж прочно. Бергер может это сделать. Он же делает
это в крематории. Вдвоем вы сможете.
— Почему ты хочешь, чтобы мы вытащили ее?
Веки Ломана медленно поднялись и опустились. Они напоминали черепашьи веки. На них
уже не было ресниц.
— Сами знаете. Золото. Купите на эти деньги еду. Лебенталь может обменять ее на деньги.
509-й не отвечал. Менять золотую коронку было очень опасным делом. Все золотые
коронки регистрировались при поступлении каждой новой партии заключенных и позже, в
