Глава третья
Мерседес коршуном устремился в долину. Оберштурмбаннфюрер Нойбауер, грузный
мужчина с пористым лицом любителя и знатока пива, сидел рядом с шофером. Его белые
перчатки отливали на солнце серебряным блеском. Заметив это, он снял их. Сельма, думал он,
Фрейя! Дом! Никто не отвечал по телефону.
— Давай! Давай, Альфред! Жми!
На окраине города они почувствовали запах пожарища. Он становился все более едким и
густым по мере приближения к центру. У Нового рынка они увидели первую воронку. Рухнувшая
сберкасса горела. Пожарные команды пытались спасти соседние дома, но струи воды были
слишком тонкими, чтобы сдержать натиск огня. Из воронки на площади воняло серой и
кислотами. Нойбауер почувствовал спазмы в желудке.
— Поезжай через Хакенштрассе, Альфред, — сказал он. — Здесь не проехать.
Шофер развернулся, и машина помчалась, описывая широкую дугу, через южную часть
города. Здесь как ни в чем не бывало мирно грелись на солнце дома и палисадники. Ветер дул с
юга, и воздух был чистым. Потом, когда они пересекали реку, запах вновь появился и стал
усиливаться; еще дальше он заполнил улицы, словно тяжелый осенний туман.
Нойбауер теребил свои усики, подстриженные коротко, как у фюрера. Раньше он лихо
подкручивал их вверх, как Вильгельм II. Проклятые спазмы в желудке! Сельма! Фрейя! Дом!
Весь живот, грудь — все словно вдруг превратилось в желудок.
Им еще дважды пришлось ехать в объезд. В первый раз из-за мебельного магазина, фасад
которого сорвало взрывом; часть мебели все еще стояла на этажах, остальное горело,
разлетевшись по всей улице, заваленной обломками. Второй раз путь им преградила
парикмахерская, перед которой корчились в огне восковые бюсты, выброшенные взрывной
волной на улицу.
Наконец, машина свернула на Либихштрассе. Нойбауер высунулся из окна. Дом! Его дом!
Палисадник! Терракотовый гном и красная фарфоровая такса на газоне. Целы и невредимы! Все
стекла на месте! Спазмы в желудке прекратились. Он поднялся по ступенькам на крыльцо и
открыл дверь. Повезло, подумал он. Дьявольски повезло! Впрочем, так и должно быть! Почему
это именно у него должно было что-нибудь случиться?
Он повесил фуражку на оленьи рога в прихожей и прошел в гостиную.
— Сельма! Фрейя! Где вы?
Никто не отзывался. Нойбауер протопал к окну и распахнул его. В саду работали двое
русских военнопленных. Они лишь мельком взглянули на него и принялись копать еще усерднее.
— Эй вы! Большевики!
Один из пленных опустил лопату.
— Где моя семья? — крикнул Нойбауер.
Тот ответил что-то по-русски.
— Оставь свой свинский язык! Отвечай по-немецки! Или мне спуститься вниз и научить
тебя?
Русский молчал, уставившись на него, словно загипнотизированный.
— Ваша семья в погребе, — раздался сзади чей-то голос.
Он обернулся. Это была горничная.
— В погребе? А-а, ну да, конечно. А вы где были?
— На улице. Я отлучилась только на минутку! — Девушка стояла в дверях, лицо ее
раскраснелось, глаза блестели, словно она вернулась со свадьбы.
