— Герман-Геринг-Штрассе, Альфред.
Торговая фирма Нойбауера была расположена на углу Герман-Геринг-Штрассе и
Фридрихсаллее. Это было большое здание, весь первый этаж которого занимал магазин одежды.
Оба верхних этажа состояли из конторских помещений.
Нойбауер велел остановиться и осмотрел дом со всех сторон. Треснули стекла двух витрин,
больше ничего не пострадало. Он посмотрел вверх, на окна контор. Они утопали в клубах дыма,
ползущего с вокзала. Но огня нигде не было видно. Пара стекол вполне могло лопнуть и там.
Зато все остальное было целым и невредимым.
Двести тысяч марок, прикинул он в уме, стоя перед окнами фирмы. Не меньше. Если не
больше. Он же заплатил за нее пять тысяч. В 1933 году она принадлежала еврею Йозефу Бланку.
Он поначалу запросил сто тысяч, все причитал, что и так продает слишком дешево, и ни за что
не хотел уступать. После двухнедельного пребывания в концентрационном лагере он продал ее
за пять тысяч. «Я поступил с ним честно, — думал Нойбауер. — Я мог бы заполучить все
бесплатно. Бланк сам подарил бы мне свое хозяйство — после того, как солдаты СС немного
позабавились с ним. А я заплатил ему пять тысяч. Неплохие деньги. Конечно, не сразу — тогда у
меня еще не было такой суммы. Но я заплатил, как только поступила первая плата от жильцов».
Бланк и этому был рад. Официальная сделка. Добровольная. Заверенная у нотариуса. А то, что
Йозеф Бланк, будучи в лагере, очень неудачно упал, лишился при этом глаза, сломал руку и,
кажется, повредил еще что-то, было чистой случайностью, досадным недоразумением. Люди,
страдающие плоскостопием, легко падают. Нойбауер ничего подобного не приказывал. Его и не
было при этом. Он лишь отдал приказ взять Бланка под охранный арест, чтобы избавить его от
чересчур усердных эсэсовцев. Все остальное — на совести лагерфюрера Вебера.
Он отвернулся. С чего это ему вдруг полезли в голову всякие глупости? Что с ним
происходит? Ведь все уже давно забыто. Нужно жить дальше. Если бы он не купил этот дом,
нашлись бы другие, среди его товарищей по партии. И заплатили бы еще меньше. Или вообще
ничего. Он действовал официально. По закону. Фюрер сам говорил, что его верные соратники
заслуживают награды. И потом, разве могли сравниться те крохи, которые перепали ему, Бруно
Нойбауеру, с тем, что досталось тузам? Таким, как Геринг, или гауляйтер Шпрингер, из портье
превратившийся в миллионера? Нойбауер никого не грабил. Он просто выгодно покупал. Он был
чист. У него имелись квитанции. Все подтверждено официальными бумагами.
На вокзале взметнулся вверх столб огня. Вслед за этим раздалось несколько взрывов.
Вероятно, вагоны с боеприпасами. Стены дома, на которых заплясали алые отблески огня,
словно покрылись кровавым потом. «Вздор, — подумал Нойбауер. — У меня и в самом деле
расшатались нервы. О евреях-адвокатах, которых тогда вытряхнули из этих контор наверху,
давно уже все забыли». Он сел в машину. Рядом с вокзалом! Для торгового предприятия —
прекрасное место. Но дьявольски опасное, когда бомбят город. Как тут не расшататься нервам!
Здание газеты «Мелленер Цайтунг» совершенно не пострадало. Нойбауер узнал об этом по
телефону. Сейчас как раз печатался экстренный выпуск. Газеты буквально вырывали из рук
разносчиков. Нойбауер смотрел, как исчезают белые увесистые пачки. Один пфенниг с каждого
экземпляра принадлежал ему Показалось еще несколько разносчиков с пачками в руках. Один за
другим они уносились прочь на своих велосипедах. Экстренный выпуск означал
дополнительный заработок. Каждый разносчик имел при себе не менее двухсот экземпляров.
Нойбауер насчитал семнадцать разносчиков. Получалось тридцать четыре марки сверх нормы.
Нет худа без добра. На эти деньги он сможет заменить часть лопнувших стекол в витринах.
Вздор — они же застрахованы. Если, конечно, страховая компания еще в состоянии платить —
при таких убытках. Ничего, заплатят! По крайней мере ему. Тридцать четыре марки были чистой
прибылью.
