Она равнодушно кивнула.
— Ну вот и прекрасно. — Нойбауер понял, что теперь все действительно было в порядке.
Дочь была права. Сельма больше не будет болтать чепухи.
— Обязательно приготовьте что-нибудь вкусненькое, девочки! Сельмочка, в конце концов я
ведь для вас стараюсь, чтобы вы жили в нормальном доме, с надежным бомбоубежищем, — это
же лучше, чем жить рядом с этим сборищем грязных мошенников. И потом, я ведь тоже каждую
неделю провожу пару ночей дома, с вами. Так что, как говорится, хорошо там, где нас нет. Мы
должны держаться друг друга. Ну ладно, значит, придумайте что-нибудь поинтереснее на ужин!
Тут я полагаюсь на вас. И достаньте из погреба бутылку французского шампанского, ясно? У нас
ведь этого добра пока еще хватает?
— Да, — ответила жена. — Этого добра у нас еще хватает.
— И еще одно! — энергично продолжал группенфюрер Дитц. — До меня дошли слухи что
некоторые господа офицеры выразили намерение отправить свои семьи подальше в тыл. Это
правда?
Никто не отвечал.
— Я не могу этого допустить. Мы, офицеры СС, должны показывать пример. Если мы
станем отсылать наши семьи из города, прежде чем будет получен общий приказ об
отступлении, наши действия могут быть неверно истолкованы. Нытики и крикуны немедленно
воспользуются этим. Поэтому я надеюсь, что ничего подобного не произойдет без моего ведома.
Он стоял перед группой сослуживцев, стройный, высокий, в своем щегольском мундире, и
вглядывался в их лица. Взгляд каждого в отдельности выражал решимость и полную невинность.
Почти все они были непрочь отправить свои семьи из города, но никто не выдал этого взглядом.
Все думали об одном и том же: Дитцу хорошо говорить — у него нет близких в городе. Он родом
из Саксонии и не имеет за душой ничего, кроме тщеславия и стремления выглядеть этаким
прусским гвардейским офицером. Это было нетрудно. Легко ратовать за то, что тебя не
касается.
— Все, господа! — сказал Дитц. — В заключение хочу еще раз напомнить вам: наше
новейшее оружие уже запущено в серийное производство. Фау-1, несмотря на их прекрасные
качества, — ничто по сравнению с ним. Лондон превращен в груду развалин. Англия находится
под постоянным обстрелом. Мы контролируем все французские порты. Наша ударная армия
испытывает огромные трудности со снабжением. Ведется форсированная подготовка
контрудара, который сбросит неприятеля в море. Мы накопили мощные резервы. А наше
новейшее оружие… К сожалению, не имею права сообщить вам больше, чем уже сообщил, но
мне известно из надежного источника: победа будет за нами не позднее, чем через три месяца.
И эти три месяца нам необходимо продержаться. — Он вскинул руку. — За работу! Хайль
Гитлер!
— Хайль Гитлер! — грянуло в ответ.
Нойбауер вышел из ратуши. «О России ничего не сказал… — думал он. — О Рейне тоже. О
прорванной обороне Западного вала и подавно ни звука. „Продержаться“! Ему легко говорить, у
него ничего нет. Это фанатик. У него нет торговой фирмы рядом с вокзалом, как у меня. Он не
участвует в прибыли мелленской газеты. У него нет даже земельных участков. У меня все это
есть. И если все взлетит на воздух, кто мне возместит убытки?»
Улица вдруг стала быстро заполняться людьми. На площади уже негде было яблоку упасть.
Перед зданием ратуши на ступенях был установлен микрофон. Дитц собирался произнести речь.
С фасада смотрели вниз на площадь Карл Великий и Генрих Лев с застывшими улыбками на
каменных лицах. Нойбауер сел в свой мерседес.
