Лебенталь разложил на земле хлеб и картошку.
— Чертовски мало — на двенадцать человек. — Он принялся считать.
— На одиннадцать. Ломан уже ничего не хочет. Да ему и не нужно уже ничего.
— Хорошо. Одиннадцать.
— Отнеси все Бергеру, Лео. Они ждут.
— Ладно. Вот твоя порция. Будешь ждать, пока они не вернутся?
— Да.
— Время еще есть. Они пойдут обратно не раньше часа, а то и двух.
— Ничего. Я подожду здесь.
Лебенталь пожал плечами.
— Если они опять принесут столько же, так не стоит и ждать. За такие деньги я могу и в
Большом лагере добыть то же самое. Это же надо — такие цены! Ну и стервы!
— Да, Лео. Я попробую в этот раз быть умнее.
509-й опять забрался под пальто. Ему было холодно. Хлеб и две картофелины он держал в
руке. «Сегодня ночью я ничего есть не буду, — подумал он и сунул хлеб в карман. — Я подожду
до завтра. Если выдержу, значит…» — Он не знал, что это значило бы. Что-то такое… Что-то
важное. Он попробовал понять — что, но ничего не получалось; мешали две картофелины в
руке, одна большая и одна крохотная. Они были сильнее его. Он не выдержал, сунул в рот
маленькую картофелину и проглотил ее в мгновение ока. Потом начал медленно-медленно
жевать большую. Он не ожидал, что голод после этого станет еще невыносимей. Ему как
ветерану следовало бы давно усвоить это; так было каждый раз, и каждый раз в это не хотелось
верить. Он облизал пальцы и в отчаянии укусил себя за руку, чтобы не дать ей выхватить из
кармана хлеб. «На этот раз я не позволю себе сразу же проглотить весь хлеб, как раньше! —
думал он. — Я подожду до завтра. Сегодня я выиграл поединок с Лебенталем. Ему пришлось
отдать мне три марки. Меня еще не сломали. У меня еще есть воля. Если я выдержу и не съем
хлеб до завтра, значит… — В голове его шумел тяжелый, черный дождь. — Значит.. — Сжав
кулаки, он посмотрел на горящую церковь. — Значит… Вот оно! Наконец-то: значит, я не
животное. Не мусульманин. Не просто ходячий желудок, ненасытная утроба. Я ведь уже… это
ведь… — Слабость вновь навалилась на него, рассудок грозил уступить искушению. — Я уже
говорил это Лебенталю, но тогда у меня еще не лежал в кармане кусок хлеба. Говорить легко…
Это ведь… сопротивление… это ведь… попытка снова превратиться в человека… это —
начало…»
