незаряженной колючей проволоки. Он состоял из двух небольших бараков, построенных уже во
время войны, когда опять начались массовые аресты. До этого женщин в лагере не было. Два
года назад Бухер работал там около месяца столяром. Тогда он и познакомился с Рут Холланд.
Изредка им удавалось украдкой поговорить друг с другом несколько минут. Потом Бухера
перевели в другую команду. Они увиделись снова лишь после того, как он попал в Малый лагерь.
Иногда, ночью или в туман, они шепотом переговаривались через проволоку.
Рут Холланд стояла за забором, отделявшим оба лагеря друг от друга. Ветер трепал подол ее
полосатого халата и хлестал им по ее тонким ногам.
— Йозеф! — еще раз позвала она.
Бухер поднял голову.
— Отойди от проволоки. Тебя увидят!
— Я все слышала. Не делай этого!
— Отойди от проволоки, Рут. Часовой будет стрелять.
Она покачала головой. Ее коротко подстриженные волосы были совершенно седыми.
— Почему именно ты? Останься здесь! Не ходи! Останься, Йозеф!
Бухер беспомощно посмотрел на 509-го.
— Мы вернемся, — ответил тот за него.
— Он не вернется. Я знаю. И ты тоже знаешь. — Она впилась пальцами в проволоку. —
Никто никогда не возвращается.
— Иди обратно, Рут. — Бухер покосился на пулеметные вышки. — Здесь стоять опасно.
— Он не вернется! Вы все это знаете!
509-й не отвечал. Отвечать было нечего. Он словно заполнился пустотой. Все чувства
покинули его. Он ничего не чувствовал — ни по отношению к другим, ни по отношению к себе
самому. Все было кончено, он знал это. Знал, но не чувствовал. Он чувствовал только, что
ничего не чувствует.
— Он не вернется, — еще раз повторила Рут Холланд. — Пусть он останется.
Бухер не отрываясь смотрел в землю. Он был слишком оглушен случившимся, чтобы
слышать ее слова.
— Пусть он останется, — твердила Рут Холланд. Это было похоже на заклинания.
Монотонные, без эмоций. Это было уже за пределами всех эмоций.
— Пусть пойдет кто-нибудь другой. Он молод. Пусть вместо него пошлют кого-нибудь
другого…
Никто не отвечал. Все понимали, что Бухеру придется идти, Хандке переписал их номера.
Да и кто захотел бы пойти вместо него?
Они стояли и смотрели друг на друга. Те, кто должен был уйти, и те, кто оставался. Они
смотрели друг на друга. Если бы вдруг сверкнула молния и сразила Бухера и 509-го, это было бы
не так мучительно. Невыносимой для них была та безмолвная ложь, которую они читали в
глазах друг у друга: «почему я? именно я?» — у одних и «слава Богу, не я! не я!» — у других.
Агасфер медленно поднялся с земли, постоял несколько мгновений, устремив невидящий
взгляд в землю, потом, словно опомнившись, забормотал что-то себе под нос.
Бергер повернулся к нему.
— Это я виноват, — всхлипнул вдруг старик. — Я… моя борода… из-за нее он подошел к
нам! Если бы не борода, ничего бы не было… Ой-ёй-ёй!..
Он ухватился обеими руками за бороду и стал трепать ее из стороны в сторону. Лицо его
заливали слезы. Он был слишком слаб, чтобы вырвать волосы. Сидя на земле, он беспомощно
теребил свою бороду, и голова его болталась, как у куклы.
— Ступай в барак! — резко сказал Бергер.
