296 / 453
296
Стивен Кинг: «Темная Башня»
Сюзанна хмурилась, на ее лице отражалось сомнение.
– Слишком много переходов. Знаешь, в детстве у нас была такая игра… Называлась
она «Испорченный телефон». Кто-то придумывал слово или фразу и шептал на ухо второму.
Шепнуть разрешалось только раз, без повторов. Второй передавал то, что, по его разумению,
услышал, третьему, тоже шепотом. Третий – четвертому и так далее. Когда слово доходило
до последнего участника игры, оно уже не имело ничего общего с тем, что первый шептал
второму, и все радостно смеялись. Но, если в нашем случае в слово вкралась ошибка, не ду-
маю, что мы будем смеяться.
– Ясно, – кивнул Роланд. – Будем настороже, надеясь, что слово я услышал правильно.
Может, оно ничего не значит. – Впрочем, в это он не верил.
– А что нам делать с одеждой, если станет еще холоднее? – спросила она.
– Одежда у нас будет. Я знаю, что делать. Об этом сегодня мы можем не волноваться. А
вот о чем нужно волноваться, так это о еде. Впрочем, если придется, мы сможем найти кла-
довую Найджела…
– Я не хочу возвращаться в подземелье под «Доганом» без крайней на то необходимо-
сти. Я думаю, около лазарета есть кухня. Они должны были чем-то кормить этих бедных де-
тей.
Роланд обдумал ее слова, кивнул. Дельная мысль.
– Тогда пошли, – добавила Сюзанна. – С наступлением темноты я не хочу находиться
даже в наземном этаже этого заведения.
4
На Тэтлбек-лейн в августе 2002 года Стивен Кинг возвращается в реальность из грезы о
Федике. Печатает: «С наступлением темноты я не хочу находиться даже в наземном этаже
этого заведения». Слова появляются на экране. Ими завершается то, что он называет под-
главкой, но это не всегда означает, что на сегодня работа закончена. Завершение дневной ра-
боты зависит от того, что он слышит. Или, это точнее, от того, чего не слышит. А что он
слушает, так это Вес’-Ка Ган, Песнь Черепахи. На этот раз музыка, которая едва слышна в
некоторые дни и буквально оглушает в другие, похоже, смолкла. Она вернется завтра. Во
всяком случае, всегда возвращалась.
Кинг нажимает пару клавиш на клавиатуре, и компьютер издает мелодичный звон, по-
казывая, что напечатанное сегодня сохранено в памяти. Писатель встает, морщась от боли в
бедре, и подходит к окну кабинета. Смотрит на подъездную дорожку, круто взбирающуюся к
Тэтлбек-лейн, дороге, по которой он теперь изредка прогуливается (а по главной дороге,
шоссе № 7, – никогда). Бедро этим утром сильно болело, мышцы словно жгло огнем. Он рас-
сеянно потирает бедро, выглядывая из окна.
Роланд, мерзавец, ты вернул мне эту боль
, – думает Кинг. Она протянулась по ноге,
как раскаленная докрасна проволока, можете вы не говорить «Бог», можете вы не говорить
«Бог-бомба», и никак он не может с ней расстаться. Прошло почти три года после того инци-
дента на дороге, когда он едва не лишился жизни, а боль по-прежнему с ним. Она, конечно,
утихает, у человеческого тела удивительная способность к самоизлечению («Хот-эндж», –
думает он и улыбается), но иногда вдруг резко усиливается. Он не думает о боли, когда пи-
шет, писательство в определенном смысле мягкий Прыжок, тодэш, как ни назови, но боль
всегда дает о себе знать после пары часов, проведенных за столом.
Он думает о Джейке. Чертовски сожалеет о том, что Джейк умер, и догадывается, что
после публикации последней книги читатели просто
озвереют
. И почему нет? Некоторые
знали Джейка Чеймберза двадцать лет, чуть ли не в два раза дольше, чем прожил мальчик.
Да, они озвереют, все так, а когда он ответит на их письма и скажет, что сожалеет о смерти
мальчика, как и они,
удивлен
его смертью, как и они, поверят ли ему? Ни за какие коврижки,
как говорил его дед. Он думает о «Мизери». Энни Уилкс называет Пола Шелдона паршивым
отродьем за то, что тот пытается избавиться от жалкой, тупой Мизери Честейн. Энни кри-
чит, что Пол –
писатель
, а писатель – Бог для своих персонажей, ему нет нужды убивать
любого из них, если он этого не хочет.