356 / 453
356
Стивен Кинг: «Темная Башня»
хороший глаз у меня остался, не так ли? – После чего вновь посмотрел туда, где на сугробе
стоял Роланд, с Сюзанной по одну руку и Ышем по другую. Вскинул палку, приветствуя их,
весело и без страха. Роланд в ответ поднял руку.
– Похоже, нам придется посовещаться, хотим мы этого или нет.
– Я знаю, – кивнула Сюзанна, потом обратилась к ушастику-путанику: – Ыш, веди себя
прилично, ты меня слышишь?
Ыш посмотрел на нее, потом на старика, не издав ни звука. Похоже, он сам решил
определяться с тем, что прилично, а что – нет.
Нога у старика была очень плоха («Совсем никакая», – сказал бы папа Моуз Карвер),
но он на удивление хорошо управлялся с палкой, бочком-бочком продвигаясь к тому месту,
где стояли стрелки. Эта подпрыгивающая походка вызвала у Сюзанны и улыбку, и восхище-
ние. «Шустрый, как сверчок», – еще одна из присказок папы Моуза в полной мере характери-
зовала старика. И уж конечно, Сюзанна не чувствовала, что от этого седовласого старика
(его длинные, мягкие, как у младенца, волосы падали на плечи куртки), который хромал к
ним на одной ноге, исходит хоть какая-то опасность. Когда он приблизился, она увидела, что
один глаз побелел от катаракты. И зрачок, который едва просматривался, смотрел куда-то
влево. Зато второй глаз с живым интересом разглядывал пришельцев, и интерес этот только
нарастал по мере того, как сокращалось расстояние, отделявшее их от обитателя Одд’с-лейн.
Лошадь вновь заржала, и старик взмахнул палкой, вскинул ее к белому, низкому небу.
– Заткнись, ты, мешок с сеном, ты, фабрика дерьма, ты, старая карга, или ты никогда
не видела людей? Ты что, родилась в хлеву, хе-хе? А если не родилась, то я – синеглазый ба-
буин, каких не бывает!
Роланд искренне рассмеялся, и остатки настороженности Сюзанны испарились. Лошадь
вновь заржала из лачуги, которая находилась за домом, назвать ее хлевом или сараем просто
не поворачивался язык, и старик снова взмахнул палкой, на этот раз едва не упав. Его неук-
люжие, но быстрые прыжки уже позволили ему покрыть половину расстояния, отделявшего
дом от того места, где на сугробе стояли стрелки. Однако он удержался на здоровой ноге, с
силой воткнув палку в снег, а потом радостно помахал им свободной рукой.
– Хайл, стрелки! – прокричал старик. Легкие и голосовые связки, похоже, функциони-
ровали отлично. – Стрелки, идущие к Темной Башне, вот кто вы, вот кем вы должны быть,
ибо разве я не вижу большие железные «пушки» с желтыми рукоятками? И Луч поправляет-
ся, снова станет красивым и сильным, ибо я это чувствую, и Липпи тоже! С самого Рожде-
ства стала шустрой, как жеребчик, или с того дня, которое я зову Рождеством, потому что
здесь нет ни календарей, ни Санта-Клауса. Его я и не жду, потому что разве я был хорошим
мальчиком? Никогда! Никогда! Хорошие мальчики отправляются на небеса, а все мои друзья
совсем в другом месте, едят маршмэллоу и пьют «Ноззи», сдобренную виски, в гостиной дья-
вола! Вы уж извините, язык у меня крепится посередине, а оба конца болтаются без устали!
Хайл одному, и хайл другой, и хайл маленькому, в меховой шубке, малышу, что между вами.
Ушастик-путаник, чтоб мне жить и дышать! Вы, как приятно мне вас видеть! Коллинз меня
зовут, Джо Коллинз, с Одд’с-лейн, я и сам довольно-таки странный, одноглазый я и хромой,
но во всем остальном я к вашим услугам!
Он уже дошел до того места, где заканчивалась Тауэр-роуд… или начиналась, в зависи-
мости от того, как посмотреть и в какую сторону идти, предположила Сюзанна. И смотрел на
них снизу вверх, один глаз блестел, как птичий, а второй незряче уставился в белизну сугро-
ба.
– Долгих дней и приятных ночей, да, так говорю я, и любой, кто скажет иначе, так их
здесь все равно нет, поэтому кому какое дело, что они там скажут? – Из кармана он достал
то, что могло выглядеть только карамелькой, и бросил вверх. Ыш без труда поймал ее на
лету: «ам!» – и карамельки как не бывало.
Роланд и Сюзанна рассмеялись. Они уже отвыкли смеяться, но смех определенно доста-
вил им удовольствие, словно они нашли некую ценную вещицу, пребывая в полной уверенно-
сти, что потеряли ее навсегда. Даже Ыш и тот улыбнулся, а если лошадь и тревожила его
(она вновь заржала, когда они посмотрели на сэя Коллинза, стоящего под их сугробом), он не
подавал виду.