397 / 453
397
Стивен Кинг: «Темная Башня»
Заговорила шепотом, чтобы не разбудить Роланда:
– Это всего лишь светящиеся пятнышки, сладенький, они не причинят тебе вреда. Ро-
ланд называет их гобами. Это что-то вроде огней святого Эльма.
Но он понятия не имел, что такое огни святого Эльма; она видела это по неуверенности,
читающейся в глазах. Она вновь повторила ему, что огоньки не причинят ему вреда, и дей-
ствительно, гобы к ним не приблизились. Наоборот, у нее на глазах начали удаляться и вско-
ре практически все исчезли. Возможно, она отогнала их своими
мыслями
. Раньше бы она в
такое не поверила, но теперь знала, что возможно все.
Патрик начал успокаиваться.
– Почему бы тебе не лечь спать, сладенький? Ты должен отдохнуть. – Ей тоже требо-
вался отдых, но она боялась закрыть глаза. Скоро ей предстояло разбудить Роланда, а во сне
к ней наверняка явились бы призраки Джейка и Эдди, более испуганные, чем прежде. Снова
стали бы убеждать, что она знает что-то важное, тогда как она не знала, не могла знать.
Патрик покачал головой.
– Не спится?
Он кивнул.
– Тогда почему бы тебе не порисовать?
Рисование всегда его успокаивало.
Патрик улыбнулся, кивнул, тут же направился к Хо-2 за альбомом осторожными, бес-
шумными, большими шагами, чтобы не разбудить Роланда. Рисовать Патрику хотелось все-
гда. Сюзанна догадалась, что и выжил он в подвале Дандело прежде всего потому, что знал:
рано или поздно эта мерзкая тварь даст ему альбом и карандаш. «Он такой же наркоман, как
и Эдди, в те давние дни, когда тот прочно сидел на игле, – размышляла она, – только наркотик
у него другой – узенькая графитовая линия».
Патрик сел и начал рисовать. Сюзанна продолжала нести вахту, но чувствовала стран-
ное покалывание во всем теле, словно от того, что за ней пристально наблюдали. Снова по-
думала о Мордреде, улыбнулась (улыбка принесла с собой боль: язва все раздувалась и раз-
дувалась). Не Мордред – Патрик. За ней наблюдал Патрик.
Патрик ее
рисовал
.
Она просидела не шевелясь двадцать минут, потом ее разобрало любопытство. Для
Патрика двадцати минут вполне хватило бы, чтобы нарисовать «Мону Лизу», может, и на
фоне собора святого Павла. И покалывание было каким-то странным, будто причина не пси-
хологическая, а физическая.
Она подошла к Патрику, но тот, с несвойственной ему стеснительностью, прижал аль-
бом к груди. Но при этом хотел, чтобы она посмотрела на рисунок: желание это читалось в
его глазах. Собственно, взгляд его переполняла любовь, хотя она подумала, что влюбился он
в нарисованную Сюзанну.
– Дай я посмотрю, сладенький. – Она взялась рукой за альбом. Но дергать не собира-
лась, даже если ему того и хотелось. Художник – он, вот и право решать, показывать свое
творение или нет, принадлежало только ему. – Пожалуйста?
Еще с мгновение он прижимал альбом к груди. Потом, застенчиво отведя глаза, отпу-
стил. Она повернула альбом рисунком к себе, посмотрела. У нее перехватило дыхание, до
того хорош был рисунок. Большие глаза. Высокие скулы, про которые ее отец говорил: «Эти
сокровища Эфиопии». Полные губы, которые так любил целовать Эдди. Это была она, такая
же, как в жизни… но было и что-то, помимо нее. Сюзанна бы никогда не поверила, что лю-
бовь могла так ярко сиять в совершенной наготе в линиях карандаша, но она сияла, ты гово-
ришь правильно, ты говоришь так правильно; любовь мальчика к женщине, которая спасла
его, которая вытащила из черной дыры, где он наверняка бы и умер. Любовь к ней, как к ма-
тери, любовь к ней, как к женщине.
– Патрик, это божественно! – воскликнула она.
Он озабоченно посмотрел на нее. С сомнением. «Действительно?» – спрашивали его
глаза, и она осознала, что только он, бедный Патрик, который жил со своим талантом всю
жизнь и воспринимал его как должное, мог сомневаться в удивительной красоте своих творе-
ний. Рисование доставляло ему радость; это он знал всегда. А вот то, что его рисунки могли