— Правда? Ты наконец поняла? Я тебе доказал?
— Да.
Он недоверчиво смотрел на жену. Ему трудно было поверить в такую легкую победу. Но она
вдруг сдалась. Даже щеки ее словно ввалились. «Доказал… — думала она. — Доказательства!
Как они верят в то, что сами себе доказали! Как будто жизнь состоит из доказательств. С ними
уже ничего не сделать. Глиняные божки! Верят только себе самим.» Она долго рассматривала
своего мужа. Выражение глаз ее представляло собой странную смесь жалости, презрения и едва
уловимой нежности. Нойбауер почувствовал себя неуютно под этим взглядом.
— Сельма… — начал было он, но она перебила его.
— Еще только одна просьба — пожалуйста, Бруно!..
— Что? — спросил он, подозрительно глядя на нее.
— Перепиши дом и земельные участки на Фрейю. Сходи сразу же к адвокату. Только это,
больше я тебя ни о чем не прошу…
— Зачем?
— Не навсегда. Пока. Если все будет хорошо, можно будет опять записать их на твое имя —
ты можешь доверять своей дочери.
— Да… но… но какое это произведет впечатление! Адвокат…
— Плевать на впечатление! Фрейя была еще ребенком, когда вы взяли власть. Ее не в чем
упрекнуть.
— Что это значит? По-твоему, меня можно в чем-то упрекнуть?
Сельма не отвечала. Она опять посмотрела на него своим странным взглядом.
— Мы солдаты, — заявил Нойбауер. — Мы выполняем приказы. А приказ есть приказ, это
понятно каждому. — Он расправил плечи. — Фюрер приказывает — мы подчиняемся. Фюрер
берет на себя всю ответственность за свои приказы. Он не раз заявлял об этом. Этого достаточно
для каждого патриота. Или нет?
— Да, — устало произнесла Сельма. — И все же сходи к адвокату. Пусть он перепишет
наше имущество на Фрейю.
— Ну, если ты так хочешь… Я могу поговорить с ним. — Нойбауер и не собирался этого
делать. Его жена лишилась рассудка от страха. Он ласково похлопал ее по спине. — Положись
на меня. До сих пор я все же неплохо справлялся со всеми неприятностями.
Он важно протопал к двери и вышел из комнаты. Сельма Нойбауер подошла к окну. Она
видела, как он садится в машину. «Приказы! Приказы!» — думала она. — Для них это
оправдание всех грехов. Пока все идет гладко, это еще полбеды. Разве я сама не участвовала во
всем этом?» Она посмотрела на свое обручальное кольцо. Двадцать четыре года она носила это
кольцо! Два раза его приходилось растягивать. Тогда, когда оно ей досталось, она была совсем
другой. Один еврей хотел на ней жениться. Маленький, толковый человечек, который немного
шепелявил и никогда не кричал. Йозеф Борнфельдер. В 1928 году он уехал в Америку. Умница!
Вовремя уехал. Потом она как-то узнала от одной знакомой, которой он писал, что дела его идут
прекрасно. Она машинально вертела кольцо на пальце. «Америка… — подумала она. — Там не
бывает инфляции. Они слишком богаты».
509-й прислушался. Ему был знаком этот голос. Он осторожно присел на корточки за кучей
трупов и стал слушать.
Он знал, что Левинский хотел ночью привести кого-то из рабочего лагеря, чтобы спрятать
его здесь. Но, верный старому принципу — связной должен знать только связного, —
Левинский не сказал, кого именно.
Голос звучал тихо, но был отчетливо слышен.
