Возомнил себя Самсоном! Да ты не смог бы уйти даже на полкилометра!
— Может, Левинский сам смылся. Причин у него хватает. Побольше, чем у других.
— Ерунда! Он не побежит.
Зенитки смолкли. В тишине послышались команды и топот множества ног.
— Может, нам лучше исчезнуть в бараке? — предложил Лебенталь.
— Верно. — Бергер поднялся. — Все из секции «В» — в барак! Гольдштейн, ты проследи,
чтобы все забились куда-нибудь подальше. Хандке наверняка вот-вот появится.
— Эсэсовцы, конечно, все живы и здоровы, — проворчал Лебенталь. — Эти всегда выходят
сухими из воды. А пару сотен наших вполне могло разорвать на куски.
— А может, это уже идут американцы? — сказал вдруг кто-то из тумана. — Может, это уже
— пушки?
На миг все замолчали.
— Заткнись ты! — рассердился Лебенталь. — Сглазишь еще!
— Давай, пошли, кто еще ползает! Сейчас наверняка будет поверка.
Они забрались в барак. При этом поднялась почти такая же паника, как в начале бомбежки.
Многие вдруг испугались, что другие, кто порасторопнее, займут их места. Особенно те, у кого
были места на нарах. Они кричали слабыми, хриплыми голосами и яростно пробивались вперед,
спотыкаясь и падая. Барак даже теперь был переполнен. Места в нем едва хватало для трети всех
значившихся в списках. Часть людей, несмотря на все призывы товарищей, осталась лежать
снаружи. У них после пережитых волнений уже не было сил даже для того, чтобы хотя бы
ползком вернуться в барак. Паника выплеснула их вместе с другими на улицу, и теперь они
беспомощно лежали на земле, словно выброшенные на песок рыбы. Ветераны дотащили
нескольких из них до барака. В тумане они не сразу заметили, что двое уже мертвы. Эти двое
были в крови. Они погибли от выстрелов.
— Тихо!.. — Сквозь белое клубящееся марево послышались чьи-то твердые шаги.
«Мусульмане» так не ходили.
Шаги приблизились и затихли перед самой дверью. В двери показалась голова Левинского.
— Бергер, — позвал он шепотом. — Где 509-й?
— В двадцатом. Что случилось?
— Выйди-ка на минуту.
Бергер направился к двери.
— 509-му больше нечего бояться, — произнес Левинский отрывистой скороговоркой. —
Хандке мертв.
— Мертв? Что — бомба?
— Нет. Просто мертв.
— Как это произошло? Он что — попался эсэсовцам под горячую руку, в тумане?
— Он попался нам под горячую руку. Еще вопросы есть?.. Главное, что с ним покончено.
Он был опасен. Туман нам очень помог. — Левинский помолчал. — Ты его еще увидишь, в
крематории.
— Если выстрел был сделан с малого расстояния, то на коже остались следы пороха и ожог.
— Это был не выстрел… Заодно, под шумок, прикончили еще двух шишек, из самых
опасных. Один — из нашего барака. Выдал двух человек.
Раздался сигнал отбоя воздушной тревоги. Туман тяжело вздымался и рвался на части.
Казалось, будто его изрешетили осколки бомб. Одна за другой заголубели чистые полыньи неба.
Туман вокруг них засеребрился, и через минуту солнце наполнило его белым, холодным
сиянием. Из этой зыбкой белизны медленно росли черные, похожие на эшафоты, пулеметные
вышки.
