— Как насчет хлеба?
— Насчет хлеба я тебе ничего не говорил.
— А Лысый…
— Заткнись ты со своим Лысым!.. Там видно будет. — Бетке вдруг заторопился. Ему не
терпелось завести как следует Людвига, рассказав ему о трусах. В конце концов, пусть этот
кухонный жеребец его откармливает, он ничего не имеет против. А он потом вдруг возьмет и
выложит свой запасной козырь — трусы! Людвиг тщеславен. А нож можно стащить. Хлеб тоже
не проблема. А собака — никакой не терьер, а всего лишь такса. — Значит, завтра вечером, —
буркнул он на прощанье. — Жди за уборной.
Лебенталь отправился обратно. Он все еще не мог поверить в свою удачу. В бараке он,
конечно, скажет — заяц. Не потому, что кто-то мог побрезговать собачьим мясом — кое-кто в
лагере уже пробовал есть мясо с трупов, — а просто потому, что это маленькое удовольствие —
слегка преувеличить успех — было неотъемлемой частью всякого бизнеса. А кроме того, он
всегда относился к Ломану с симпатией, и ему хотелось как можно выгоднее обменять его
коронку, чтобы это непременно было что-нибудь особенное. Нож легко будет потом продать, а
это новый оборотный капитал.
Вечер был сырой, и по лагерю ползли белые клочья тумана. Лебенталь осторожно,
крадучись, пробирался сквозь темень в барак. Мясо и хлеб он спрятал под курткой.
Неподалеку от барака он увидел на дороге чью-то тень, которая, словно маятник,
раскачивалась из стороны в сторону. Простые заключенные так не ходили. Приглядевшись, он
узнал старосту блока 22. Хандке шагал по дороге так, как будто это была палуба корабля.
Лебенталь прекрасно понимал, что это означало. У Хандке, который, похоже, где-то крепко
выпил, начинался очередной приступ бешенства. Попасть в барак так, чтобы он не заметил,
предупредить остальных и спрятать мясо уже было нельзя. Поэтому Лебенталь бесшумно
скользнул за угол барака и притаился в тени.
Первым, кто попался Хандке под руку, был Вестхоф.
— Эй ты! — крикнул Хандке.
Вестхоф остановился.
— Ты почему не в бараке?
— Я иду в уборную.
— Ты сам — уборная. А ну иди сюда!
Вестхоф подошел ближе. Туман и темнота мешали ему как следует рассмотреть лицо
Хандке.
— Как тебя зовут?
— Вестхоф.
Хандке покачнулся.
— Тебя зовут не Вестхоф. Тебя зовут вонючая жидовская морда. Как тебя зовут?
— Я не еврей.
— Что? — Хандке ударил его в лицо. — Из какого блока?
— Из двадцать второго.
— Этого еще не хватало! Из моего собственного! Сукин сын! Секция?
— Секция «Г».
Вестхоф не бросился на землю. Он остался стоять. Хандке сделал шаг в его сторону.
Вестхоф, увидев теперь отчетливо его лицо, хотел было бежать, но Хандке успел пнуть его ногой
в берцовую кость. Будучи старостой блока, он был довольно упитан и, конечно, сильнее любого
из обитателей Малого лагеря. Вестхоф упал, и Хандке ударил его ногой в грудь.
