— И что же, по-твоему, мы должны были сделать?
— Не знаю. Что-нибудь. Но только не стоять и не смотреть, как он спокойно убивает
Вестхофа.
— Да, мы могли броситься на Хандке вшестером или ввосьмером. Ты это имеешь в виду?
— Нет. Это не помогло бы. Он сильнее нас.
— А что мы могли сделать еще? Сказать ему, чтобы он успокоился? И не делал глупостей?
Бухер не отвечал. Он знал, что говорить с Хандке было бесполезно. 509-й с минуту
наблюдал за ним, потом сказал:
— Слушай меня внимательно… У Вебера нам нечего было терять. Мы отказались и вопреки
всякой логике почему-то остались живы. Но если бы мы сегодня попытались как-нибудь
помешать Хандке, он угробил бы еще двоих-троих, а потом донес бы на весь барак. Бергера, а с
ним еще пару человек повесили бы как главных мятежников. И Вестхофа, конечно, в первую
очередь. Тебя скорее всего тоже. Следующий шаг — лишение пищи на пару дней. Это означало
бы еще с десяток трупов. Согласен?
Бухер, помедлив, нехотя ответил:
— Не знаю.
— Ну а как еще могла закончиться эта история, если не так, как я тебе описал? Ты можешь
придумать другой конец?
— Нет, — ответил Бухер, подумав с минуту.
— Я тоже не могу… У Вестхофа был приступ коллера. Как и у Хандке. Если бы он сказал
то, что хотел от него Хандке, он отделался бы двумя-тремя синяками. Он был неплохим
товарищем и мог бы принести еще много пользы. Но вел себя, как шут. — 509-й повернулся к
Бухеру; в голосе его звучала горечь. — Ты думаешь, только ты один жалеешь о том, что
случилось?
— Нет.
— Может быть, он держал бы язык за зубами и остался бы жив, если бы мы не вернулись,
если бы Вебер доконал нас. Может быть, именно поэтому он забыл про осторожность. Тебе это
не пришло в голову?
— Нет. — Бухер испуганно уставился на 509-го. — Ты действительно думаешь?..
— Не знаю. Может быть. Я видел, как люди совершали и не такие глупости. Люди, до
которых Вестхофу — далеко. И чем лучше люди, тем удивительнее глупости, которые они
совершают, когда им кажется, что надо проявить отвагу. Эта проклятая хрестоматийная чушь!..
Ты знаешь Вагнера из 21-го барака?
— Да.
— Теперь это развалина. А когда-то был мужчина. Смелый. Даже слишком смелый. Он
давал сдачи. Целых два года эсэсовцы не могли на него нарадоваться. Вебер почти любил его. А
потом он сломался. Навсегда. А ради чего? Он бы нам сейчас очень пригодился. Он не мог
совладать со своим мужеством. Таких было много. Из них осталось — раз-два и обчелся. А тех,
кто еще на что-то способен, и того меньше. Поэтому я и держал тебя сегодня вечером, когда
Хандке топтал сапогами Вестхофа. И поэтому же я ответил ему на вопрос, кто мы, так, как он
хотел. Понял ты это наконец или нет?
— Ты думаешь, что Вестхоф…
— Теперь уже все равно. Вестхофа больше нет…
Бухер молчал. Теперь, когда завеса тумана немного приподнялась, а кое-где сквозь нее даже
сочился лунный свет, ему стало лучше видно 509-го. Тот уже сидел. Лицо его было раскрашено
кровоподтеками в черный, синий и зеленый цвета. Бухеру вдруг вспомнились все те услышанные
ими от кого-то старые истории о 509-м и Вебере. «Да ведь он сам один из тех, о которых только
