Глава девятая
Через два дня город опять бомбили. Сирены завыли в восемь часов вечера. Первые взрывы
раздались сразу же после сигнала воздушной тревоги. Бомбы сыпались густо, словно горох, и
сначала почти не заглушали зенитные орудия. Лишь под конец послышалось несколько мощных
взрывов.
Газета «Мелленер Цайтунг» на этот раз не печатала экстренного выпуска. Она горела. Из
огня, в котором уже плавились станки, в черное небо легко, словно мячики, взлетали огромные
рулоны бумаги. Медленно, как бы нехотя, рухнуло здание редакции и типографии.
«Сто тысяч марок, — думал Нойбауер. — Вот они, горят — сто тысяч марок. Мои сто тысяч
марок! Я и не знал, что так много денег может так легко сгореть. Скоты! Если бы я знал, я бы
лучше вложил капитал в рудник. Но рудники тоже горят. Их тоже бомбят. Рурскую область,
говорят, сравняли с землей. Что же еще можно назвать надежным?»
Мундир его был покрыт слоем копоти. Глаза покраснели от дыма. Табачная лавка напротив,
которая тоже принадлежала ему, превратилась в руины. Вчера еще золотая жила, а сегодня —
куча пепла. Это еще тридцать тысяч марок. А может, и все сорок. Оказывается, за один вечер
можно потерять много денег. Партия? Каждый думает о себе. Страховая компания? Да она тут
же обанкротилась бы, если бы вздумала выплачивать компенсацию за все, что сегодня было
разрушено. К тому же он все застраховал на маленькие суммы. Сэкономил на свою голову. Хотя
еще неизвестно, будут ли вообще возмещаться убытки, нанесенные бомбежкой. После войны,
говорит начальство. После победы. Каждому воздастся по заслугам, никто не будет забыт.
Противник заплатит за все. Как же! Держи карман шире! Это, видно, долгая история. А пока?
Начинать какое-нибудь дело — поздно. Да и зачем? Кто может сказать, что будет гореть завтра?
Он не отрываясь смотрел на почерневшую, растрескавшуюся стену табачной лавки. «Дойче
Вахт», пять тысяч штук, сгорели вместе с лавкой. Замечательно! А впрочем, плевать. Да, так
зачем он тогда донес на штурмфюрера Фрайберга? Гражданский долг? Какой там, к чертям,
долг! Вот он, его долг. Горит-догорает. Сто тридцать тысяч марок. Еще один такой «костер»,
еще две-три бомбы в торговый дом Йозефа Бланка, одна-две — в его сад и дом, — а это вполне
может случиться, не сегодня, так завтра, — и он снова станет тем, чем был десять лет назад.
Только тогда он был гораздо моложе и удачливей! А теперь… Он вдруг почти физически
почувствовал незримое присутствие того, что, затаившись по углам, подстерегало его все эти
годы, того, что он так упорно гнал от себя, не пускал в свою жизнь, старался забыть, пока его
собственное добро было в безопасности, — сомнения и страх, который он до сих пор держал в
узде с помощью другого страха, внезапно вырвались из своих клеток и уставились на него в упор
со всех сторон; они нахально ухмылялись ему из-под развалин табачной лавки, они таращились
на него сверху, оседлав руины здания, в котором помещалась «Мелленер Цайтунг», они не
спускали с него глаз и указывали своими мерзкими лапами в будущее. Толстый красный
загривок Нойбауера покрылся испариной, он пошатнулся, в глазах у него помутилось. Он
окончательно понял, но все еще не хотел признаться себе в этом: эту войну уже невозможно
было выиграть.
— Нет! — вырвалось у него. — Нет-нет… фюрер… еще должен… Ну конечно!.. Чудо-
оружие… несмотря ни на что…
Он оглянулся. Вокруг не было никого. Даже пожарников.
Наконец, Сельма Нойбауер умолкла. Лицо ее распухло, шелковый французский пеньюар
был мокрым от слез, толстые руки тряслись.
