— Вы, наверное, думали: все равно они там передохнут, как мухи…
— Да. Но теперь мы так не думаем. Вы нам можете помочь. Прятать на некоторое время
нужных людей, когда у нас там пахнет жареным.
— А в лазарете теперь что — опасно?
Левинский опять удивленно взглянул на него.
— Значит, ты и это знаешь?
— Да, я знаю и это.
— Ты что, участвовал в нашем движении, когда был в Большом лагере?
— Это неважно. Так как с лазаретом?
— Лазарет сейчас уже совсем не тот, что был раньше, — ответил Левинский другим
тоном. — У нас, правда, пока еще есть там свои люди, но в последнее время контроль резко
усилился.
— А тифозное отделение?
— Его мы тоже используем. Но всего этого мало. Нужны еще другие способы прятать
людей. В нашем бараке дольше, чем два-три дня нельзя. Каждую ночь могут нагрянуть эсэсовцы
с проверкой.
— Понятно, — сказал 509-й. — Вам нужно такое место, где народ быстро меняется и где
редко проверяют.
— Вот именно. И где контроль — в руках людей, на которых мы могли бы положиться.
— Значит, мы — как раз то, что вам нужно.
«Нахваливаю свой лагерь, словно это вовсе не лагерь, а булочная, а он не заключенный, а
покупатель…» — подумал 509-й.
— А что вы там выясняли насчет Бергера?
— Чем он занимается в крематории. Там у нас никого нет. Он мог бы нас держать в курсе
дела.
— Это он может. Он там выдирает зубы и подписывает свидетельства о смерти или что-то в
этом роде. Уже два месяца. Врача-заключенного, который там был до него, отправили во время
последней «смены караула» вместе с бригадой истопников в лагерь смерти. Вместо него взяли
какого-то бывшего зубодера. Он вскоре умер, и тогда они взяли Бергера.
Левинский кивнул:
— Значит, у него еще есть два-три месяца. Не так уж мало. Пока. А таким видно будет.
— Да, это не так уж мало. — 509-й знал, что всех заключенных из «похоронной» команды
после четырех-пяти месяцев работы отправляли в лагеря смерти и уничтожали в газовых
камерах. Это был самый простой способ избавиться от свидетелей, которые слишком много
видели. Бергеру, по-видимому, тоже осталось жить не больше трех месяцев. Однако три месяца
— это много. За три месяца многое может измениться. Особенно с помощью Большого лагеря.
— А что вы можете сделать для нас? — спросил он.
— То же, что и вы для нас.
— Нам это ни к чему. Нам пока никого не нужно прятать. Жратва — вот, что нам
необходимо. Жратва.
Левинский помолчал.
— Мы не можем кормить весь ваш барак. Ты ведь знаешь! — сказал он, наконец.
— Никто вас об этом и не просит. Нас всего осталось с десяток. Мусульман все равно не
спасти.
— Нам и самим не хватает. Иначе бы к вам не поступало каждый день пополнение.
— Я знаю. Но я же не прошу тебя кормить нас досыта. Мы просто не хотим передухнуть с
голоду.
