них нет…
Гэм снизошла до мексиканца и выслушала его робкие извинения. Более того, она даже
сумела отмахнуться от этого недоразумения и заговорила с ним о его родине.
Он тотчас воодушевился и обращался теперь только к ней. Наконец все встали из-за стола.
Мексиканец проводил Гэм в соседнюю комнату, а когда его позвали сесть в ближних комнатах
за игру, отказался. Гэм спросила, любит ли он свою родину.
Лишь очень немногое он любит так, как родину.
Гэм не стала допытываться, что мексиканец имеет в виду, но разговор не прекратила,
спросила его, когда он думает уехать домой.
Через неделю-другую в общем-то надо закончить одно дело, а там пора и восвояси.
Гэм опять не спросила, что это за дело, только обронила:
— Если дело одно-единственное, то уж наверняка очень важное.
— Да, очень важное… и выгодное.
— Тогда речь, вероятно, о каком-то изобретении…
— Не совсем так. Вопрос, скорее, военного характера.
— Любопытно. Но, должно быть, и опасно.
— Да, в самом деле опасно.
Гэм легонько улыбнулась. Она знала, что теперь достаточно лишь продолжить расспросы.
Но ей хотелось совсем другого — предостеречь мексиканца. Когда в комнату как бы невзначай
забрел Лавалетт, она окликнула его.
— Наш друг так неосмотрителен. — Алые губы улыбались. — У него, оказывается, есть
важные секреты…
Однако же Лавалетт не выказал ни малейшего удивления. Поднес ее руку к губам и по-
приятельски сказал мексиканцу:
— Умейте молчать. О секретах даже думать не стоит, ведь можно ненароком
проговориться. А вы прекрасно знаете, — Лавалетт доверительно кивнул, — что как раз в
женском обществе такое случается с легкостью… Хорошо, что я пришел вовремя и смог вас
предупредить. Ступайте-ка лучше к игрокам… Там не так опасно и… — он насмешливо
посмотрел Гэм прямо в глаза, — вообще все намного проще…
По жилам Гэм пробежал огонь. Лавалетт разгадал и разоблачил ее намерение. Сам
спокойно сделал то, что хотела сделать она: предостерег мексиканца. Он обезоружил ее, и
продолжать игру теперь просто смешно. Гэм была побеждена и оттого чувствовала, что теперь
просто обязана выполнить его поручение. В ней бушевал ураган, и она не понимала, откуда этот
ураган вдруг явился. А в следующую минуту она уже улыбнулась мексиканцу и, витая мыслями в
дальнем далеке, но все же сосредоточившись на деле, разыграла перед ним столь блистательно-
виртуозную комедию, что сама нет-нет да и спрашивала себя: я ли все это говорю, я ли все это
делаю?.. Она видела себя как бы со стороны, глазами этакого наставника, который застиг своего
ученика врас-плох и поверг в изумление, — все происходило само собой, по наитию, и было
волшебством, и впервые в жизни она это чувствовала, а сама оставалась совершенно холодна;
словно комедиантка, она наполняла теплом и настроением чужую маску.
Мексиканец совершенно растерялся от счастья, которое посчитал собственной заслугой. И
чтобы не остаться в долгу, все более прозрачно намекал на свои дела, а когда Гэм сделала вид,
что ей все это непонятно, с важным видом придвинулся ближе и объяснил подробности.
Довольный произведенным эффектом и в полной уверенности, что ничего не выдал, так как, по
его мнению, лишь специалист мог что-то уразуметь в означенных скудных данных, он откинулся
назад, упиваясь собственной важностью.
Гэм, однако, быстро утомилась и стала рассеянна. Из соседних комнат вернулись игроки,
