все начали прощаться.
Лавалетт отдал тамилу несколько распоряжений, потом обратился к Гэм:
— Простите меня… Я должен еще кое-что записать… А вы, наверное, устали и хотите
отдохнуть… Надеюсь, завтра утром увижу вас свежей и бодрой…
Тамил вытирал пыль и, полируя мебель, временами поглядывал на Гэм. Она сидела в
глубокой задумчивости. Юноша осторожно скользил по комнате. В сумеречном свете его
гротескно изломанная тень бежала по стенам, то вырастая до огромных размеров, то вдруг
сжимаясь. Игра теней привлекла внимание Гэм
— она, не двигаясь, следила взглядом за призрачным спектаклем. Тамил остановился,
печально посмотрел на нее.
Наконец она заметила и его, жестом подозвала к себе, провела ладонью по гладким
волосам. Как же она устала, ведь совершенно выбилась из сил и в то же время полна какого-то
диковинного жертвенного томления.
— Ну что ж, пора спать, в самом деле пора…
Она поднялась по лестнице в комнаты Лавалетта. Каждый шаг давался с трудом, точно она
взбиралась на кручу. Перила — как мост, причудливо изогнутый, ведущий в неизвестность.
Дверные ручки в коридоре пугали звериными гримасами и одновременно ластились. Тьма
наползала на них, растекалась струистым потоком. И вот осталась одна-единственная дверь,
которую нужно было открыть. Как часто нужно открывать двери, входить и выходить… как это
тяжко…
Лавалетт записывал в узкой тетради какие-то цифры. Гэм едва держалась на ногах. Она не
знала, откуда берется эта текучая, цепенящая слабость, эта жажда обрести опору. Помолчав, она
сказала:
— Речь идет о планах заградительных сооружений в Гонконге и о новой базе подводного
минирования для Гибралтара.
— Вам удалось узнать, сколько предлагают англичане?
Она назвала сумму.
Лавалетт тотчас схватился за телефон, продиктовал срочную цифровую телеграмму. Потом
положил трубку, сказал:
— Благодарю вас. Вы узнали все необходимое, — и потянулся было к своим бумагам.
Гэм поспешно шагнула вперед и вскинула руки. Лавалетт встал.
— Сегодня случилось вот так… Не волнуйтесь, не надо… Сегодня вот так, а уже завтра вы
опять замыслите предательство… Это всегда причудливо переплетается. Да, наверное, так и
должно быть… иначе… — Он на мгновение нахмурил брови, потом тряхнул головой и обнял ее
за плечи.
Странное счастье, в котором смешались бессилие и упрямство, нежность и ненависть,
охватило Гэм. Она прижалась к Лавалетту и, уткнувшись лицом ему в плечо, прошептала:
— О, как я тебя люблю…
— Я предположил, что переговоры с англичанами зашли уже весьма далеко и попытки
переубедить мексиканца результата не принесут, а потому просто распорядился перевести на
его счет названную вами сумму. Причем исключительно ради вас — в ином случае я скорей
всего не стал бы этого делать, ведь таким образом подозрение, безусловно, очень легко
направить во вполне определенную сторону.
— Какое подозрение?
— В краже. Сегодня ночью тамил выкрал планы мексиканца. Их важность так велика, что я
вынужден был прибегнуть к насильственной покупке.
— Планы у вас?
