чем я сама.
— На Вандомской площади у меня есть квартирка, что-то вроде ателье художника, где я
никогда не бываю.
— Вы хотите сдать ее мне?
— А почему бы и нет?
— Сколько это будет стоить?
Пестр уселся поудобнее.
— Зачем нам говорить о деньгах? Посмотрите ее как-нибудь. Она в вашем распоряжении,
стоит вам только захотеть.
— И вы не ставите мне никаких условий?
— Совершенно никаких. Конечно, я буду рад, если вы согласитесь при случае сходить со
мной в ресторан, но и это не условие.
— Оказывается, бескорыстные люди еще не перевелись на свете, — сказала Лилиан.
— Когда вы посмотрите квартиру? Хотите завтра? Вы разрешите отвезти вас завтра
пообедать?
Лилиан посмотрела на его узкое лицо с белой щеткой усов.
— Собственно говоря, дядя хочет выдать меня замуж, — сказала она.
Пестр рассмеялся.
— У вас еще много времени впереди. Ваш дядя несколько старомоден.
— В квартире хватит места для двоих?
— Думаю, что да. А почему вы спрашиваете?
— На случай, если я захочу поселиться там с другом.
Секунду Пестр внимательно смотрел на нее.
— О таком варианте тоже следует подумать, — сказал он после паузы, — хотя, откровенно
говоря, для двоих квартира несколько тесновата. А почему бы вам не пожить некоторое время
одной? Сперва как следует осмотритесь в Париже! Здесь перед вами откроется много
возможностей.
— Вы правы.
Машина остановилась, и Лилиан вышла.
— Так в котором часу заехать за вами завтра? — спросил виконт.
— Я еще подумаю. Вы не возражаете, если я спрошу дядю Гастона?
— На вашем месте я бы этого не делал. Зачем напрасно тревожить его? Да вы этого и не
сделаете.
— Почему?
— Тот, кто об этом спрашивает, никогда так не поступит. Вы очень красивы и очень
молоды, мадемуазель. Я был бы счастлив заключить вас в ту оправу, которая вам подобает.
Поверьте мне, человеку уже немолодому, как бы вам здесь ни казалось очаровательно, но это —
потерянное время. Вам нужна роскошь, большая роскошь. Простите за этот комплимент, но у
меня наметанный глаз. Спокойной ночи, мадемуазель.
Лилиан поднялась по лестнице. Сначала выставка женихов, устроенная дядей Гастоном, не
вызвала в ней ничего, кроме убийственной иронии. Она казалась себе умирающим воином,
которого соблазняют прелестями жизни. Но потом ей вдруг стало скучно. Она почувствовала
себя так, словно была единственным здоровым человеком среди всех этих людей, которые гнили
заживо. Их разговоры были ей непонятны. Все, к чему она относилась безразлично, они считали
самым важным, а то, к чему она стремилась, было для них почему-то табу. Предложение
виконта де Пестра показалось ей, пожалуй, наиболее разумным.
