— Мне только что сказали, что ты обворожительна, — сообщил ей Клерфэ. — Пора тебя
куда-нибудь спрятать.
— Тебе было скучно ждать?
— Нет. Если человек долго никого не ждал, ожидание делает его на десять лет моложе. А
то и на все двадцать. — Клерфэ посмотрел на Лилиан. — Мне казалось, что я уже никогда не
буду ждать.
— А я всегда чего-то ждала.
Лилиан поглядела вслед женщине в кремовой кружевной накидке, которая вышла из
ресторана вместе с лысым мужчиной; на ней было ожерелье из бриллиантов величиной с орех.
— Как оно сверкает! — сказала Лилиан.
Клерфэ ничего не ответил. Драгоценности были для него опасной темой; если они займут
воображение Лилиан, всегда найдутся люди, которые сумеют лучше, чем он, удовлетворять ее
прихоти.
— Драгоценности не для меня, — сказала Лилиан, словно угадав его мысли. Для меня это и
слишком рано и слишком поздно, — подумала она.
— Ты надела новое платье? — спросил Клерфэ.
— Да. Его только сегодня прислали.
— Сколько их у тебя всего?
— Восемь, включая это. А почему ты спрашиваешь?
Лидия Морелли была, по-видимому, хорошо информирована. И то, что она сказала, будто
платьев три, в порядке вещей.
— Дядя Гастон ужасается, — заметила Лилиан, рассмеявшись.
— Все счета я отправила ему. Он не знает только одного: этих платьев мне хватит на всю
жизнь. А теперь давай отправимся в самый что ни на есть шикарный ночной ресторан. Я
согласна с тобой. У платьев тоже есть свои права.
* * *
— Поедем куда-нибудь еще? — спросил Клерфэ. Было четыре часа утра.
— Да, поедем, — сказала Лилиан. — Ты не устал?
Клерфэ знал, что ему нельзя спрашивать Лилиан, не устала ли она.
— Пока нет, — сказал он. — Тебе нравится?
— Страшно.
— Хорошо, тогда поедем в другой ресторан. С цыганским хором.
И Монмартр и Монпарнас, хотя и с некоторым опозданием, все еще переживали
послевоенный угар. Пестрые логова кабаре и ночных ресторанов были окутаны дымом.
Казалось, они находятся под водой. Все, что здесь происходило, было бесконечным повторением
одного и того же. Без Лилиан Клерфэ отчаянно скучал бы. Но для нее все это было ново, она
видела не то, что есть на самом деле, и не то, что видели другие, а то, что хотела увидеть. В ее
глазах подозрительные кабаки превращались в огненный вихрь, а оркестры, гонявшиеся за
чаевыми, — в сказочные капеллы. Залы, битком набитые наемными танцорами, нуворишами,
вульгарными и глупыми бабами — всеми теми, кто не шел домой потому, что не знал, как убить
время, или же потому, что рассчитывал на легкое приключение или на какую-нибудь сделку,
становились в ее глазах искрящимся водоворотом; ведь она так хотела, ведь она пришла сюда
ради этого.
Вот что отличает ее от тех, кто толчется здесь, — думал Клерфэ. — Все они стремятся либо
