— На вас красота тоже наводит грусть?
— Нет, — сказал Клерфэ. — На меня наводит грусть совсем другое.
— Я вас понимаю. — Левалли отпил из рюмки граппа. — Мне все эти вещи знакомы. Но я
от них убегаю. Хочу остаться толстым Пьерро и только. Выпейте граппа.
Они выпили и замолчали. Лилиан опять пронеслась мимо них.
У меня нет будущего, — думала она. — Не иметь будущего — это почти то же, что не
подчиняться земным законам. Она посмотрела на Клерфэ. Этим мы с ним похожи, — думала
она. — Все его будущее — от гонок до гонок. Одними губами, беззвучно, она произнесла какую-
то фразу. Там, где сидел Клэрфэ, стало уже темно. Она с трудом различала его лицо. Но ей
незачем было видеть Клерфэ. Жизни не надо смотреть в лицо! Достаточно ощущать ее.
На каком я месте? — спросил Клерфэ, когда машина остановилась у заправочного пункта;
шум заглушал его голос.
— На седьмом, — крикнул Торриани. — Как дорога?
— Ни к черту. При этой жаре буквально жрет резину, как икру. Ты видел Лилиан?
— Да. Она на трибуне.
— Слава богу, что она не торчит здесь с секундомером.
Торриани поднес ко рту Клерфэ кружку с лимонадом.
Подбежал тренер.
— Ну как, готовы?
— Мы не волшебники! — крикнул старший механик. — За тридцать секунд вам никто не
сменит колеса.
— Давай! Быстрее!
В бак сильной струей полился бензин.
— Клерфэ, — сказал тренер. — Впереди вас идет Дюваль. Жмите за ним. Жмите до тех
пор, пока он не выдохнется! А потом держите его позади. Больше нам ничего не требуется. У
нас оба первых места.
— Давай! Готово! — закричал старший механик.
Машина рванулась вперед.
Осторожно, — подумал Клерфэ. — Только бы не пережать! Вот промелькнуло что-то
пестрое, белое и сверкающее — трибуны, а потом перед ним опять было только шоссе,
ослепительно голубое небо и точка на горизонте — точка, которая станет облачком пыли,
Дювалем, машиной Дюваля.
Начался четырехсотметровый подъем.
Клерфэ увидел горную цепь Мадони, лимонные рощи, отливающие серебром оливковые
деревья, шоссе, петлявшее вокруг горы, виражи, повороты и брызги щебня, летящие из-под
колес; он почувствовал жаркое дыхание мотора, почувствовал, как горят его ноги; какое-то
насекомое, точно снаряд, ударилось о его защитные очки. Он увидел живую изгородь из
кактусов, подъемы и спуски на виражах, скалы, щебень, мелькающие километровые столбики.
Потом перед ним появилась древняя серо-коричневая крепость Калтавутуро и облако пыли —
пыли становилось все больше, — и вдруг он различил какое-то паукообразное насекомое,
машину другого гонщика.
Клерфэ увеличил скорость на поворотах. Он медленно нагонял. Через десять минут он уже
хорошо различал идущую впереди машину. Конечно, это был Дюваль. Клерфэ повис на нем, но
Дюваль не освобождал дороги. При каждой попытке обойти его, он блокировал машину Клерфэ.
Он не мог ее не видеть — это было исключено. Дважды, на особенно крутых поворотах, когда
Дюваль выходил из виража, а Клерфэ только входил в него, машины так сближались, что
