дежурил. Лилиан через силу улыбнулась ему.
— Это действительно драматический отель, — прошептала она.
— Вы были правы.
— Вам нельзя разговаривать, мадам, — сказал Марио. Это был весьма благовоспитанный
ангел-хранитель с бархатным голосом.
— Врач немедленно прибудет. Доктор Пизани. Очень хороший врач. Вам нельзя
разговаривать. Принеси лед! — сказал он, обращаясь к лифтеру.
* * *
Неделю Лилиан пролежала в постели. На улице было так тепло, что окна стояли открытые.
Лилиан ничего не сообщила Клерфэ. Ей не хотелось, чтобы он видел ее больной. И сама она не
хотела видеть его, пока лежала в постели. Это касалось только ее, только ее одной. Целыми
днями Лилиан то спала, то дремала; до поздней ночи она сквозь сон слышала, как гондольеры
перекликались грубыми голосами и как на Скиавони ударялись о берег привязанные гондолы.
Время от времени приходил врач, и Марио тоже приходил. Врач понимал ее: все это, мол, не так
уж опасно, — говорил он, — просто у нее небольшое кровотечение, а Марио приносил ей цветы
и рассказывал о своей тяжкой жизни с пожилыми дамами. Встретить бы хоть раз молоденькую
богачку, которая поймет его! Он не имел в виду Лилиан. Он сразу понял, что она не из той
породы. Он говорил с ней совершенно откровенно, как будто она была его товарищем по
профессии.
— Ты живешь смертью, как я — женщинами, которые в панике из-за того, что их время
кончается, — сказал он как-то, смеясь. — Или, вернее, ты сама в панике, а твой жиголо — это
смерть. Разница только в том, что он тебе всегда верен. Зато ты обманываешь его на каждом
шагу.
Марио забавлял Лилиан.
— А что будет потом, Марио? Ты женишься на какой-нибудь из своих старушек?
Марио с серьезным видом покачал головой.
— Нет. Я коплю. А когда накоплю достаточно, открою маленький элегантный бар. Вроде
арри-бара. У меня в Падуе — невеста; она великолепно готовит. Какие она делает феттучини!
— Марио поцеловал кончики пальцев. — Придешь к нам со своим дружком?
— Приду, — сказала Лилиан; она была тронута тем, как деликатно ее пытался утешить
Марио, делая вид, будто верит, что она проживет еще долго. Впрочем, разве и сама она не
верила втайне в маленькое чудо, которое бог сотворит лично для нее? Разве она не верила, что
ей может пойти на пользу именно то, против чего ее предостерегали? Да и кто в это не верит? Я
была сентиментальной дурочкой, — думала она, — дурочкой, полной ребяческой веры в
божество, которое спасет меня из безвыходной ситуации, добродушно похлопав по плечу. Глядя
на лицо Марио, которое на фоне окна, залитого полуденным солнцем, походило на камею,
высеченную на розовом кварце, Лилиан вспомнила слова одного английского гонщика,
услышанные ею в Сицилии. Гонщик утверждал, что у романских народов нет юмора; им он не
нужен; для них этот способ самоутверждения — давно пройденный этап. Юмор — плод
культуры в сочетании с варварством; еще в восемнадцатом веке люди почти не знали юмора,
зато они понимали толк в куртуазности, попросту игнорируя все то, чего не могли преодолеть.
Во времена французской революции приговоренные к смерти, идя на эшафот, сохраняли
изысканные манеры, как будто шли во дворец.
Как-то Марио принес Лилиан четки, освященные папой, и расписную венецианскую
