Или нет?
Призрак опять кивнул. Он ждал очередной пытки.
— Тут, понимаешь, принцип — извести вас всех. А кого именно — плевать! — Бройер
важно кивнул и налил себе коньяку. — Плевать… Жаль. Я думал, ты прорвешься. Нам
оставалось только подвешивание за ноги да еще одно произвольное гимнастическое упражнение
— и ты бы закончил полный курс и вышел. Ты это знаешь?
Призрак кивнул. Точно он не знал, но слышал, что Бройер иногда отпускает заключенных,
выдержавших все пытки, если у него не было четкого приказа о их ликвидации. Он был
бюрократом на свой лад: кто выдерживал — получал шанс. Этот бюрократизм был замешан на
надменном восхищении стойкостью противника. Среди нацистов встречались такие, которые
были готовы отдать должное врагу, если он этого заслуживал, и поэтому считали себя
настоящими мужчинами и джентльменами.
— Жаль, — повторил Бройер. — Я бы тебя, честно говоря, с удовольствием отпустил. Ты
смелый парень. Жаль, что мне все-таки придется тебя прикончить. И знаешь почему?
Люббе не отвечал. Бройер закурил и открыл окно.
— Вот поэтому. — Он прислушался. — Слышишь? — Он видел, что Люббе, хоть и следит за
ним глазами, но все еще не понимает его. — Артиллерия. Вражеская артиллерия. Они уже
близко. Поэтому! Поэтому-то тебе и придется сегодня отдать концы.
Он закрыл окно.
— Не повезло, правда? — Он криво усмехнулся. — За каких-нибудь два-три дня до того, как
они вас смогут отсюда выпустить. Вот не повезло так не повезло, верно?
Бройер пришел в восторг от своей идеи — маленькая психологическая пытка на прощание,
которая придавала всей сцене некоторую изысканность.
— В самом деле, жуткое невезение, а?
— Нет… — прошептал Люббе.
— Что?
— Нет.
— Неужели ты так устал от жизни?
Люббе покачал головой. Бройер смотрел на него с удивлением. Он вдруг почувствовал, что
перед ним уже не та развалина, которую он приволок из камеры. Люббе выглядел теперь, как
после однодневной передышки.
— Потому что они теперь доберутся до вас, — прошептал он, с трудом шевеля
растрескавшимися губами. — До всех!
— Ерунда это все! Ерунда! — Бройер на мгновение разозлился. Он понял, что допустил
ошибку. Вместо того чтобы мучить Люббе, он еще оказал ему такую услугу. Но кто же мог
подумать, что этот тип совсем не дорожит своей жизнью?
— Напрасно радуешься! Я просто подшутил над тобой. Мы вовсе не проиграли войну! Мы
просто сворачиваем лагерь! Линия фронта передвинулась, вот и все!
Это звучало не очень убедительно. Бройер и сам чувствовал это. Он сделал глоток коньяку.
«Ну и наплевать…» — подумал он и опять выпил.
— Думай, что хочешь, — сказал он затем. — Все равно тебе не повезло. Я вынужден тебя
прикончить.
Он чувствовал, как хмель становится все тяжелее.
— Досадно и для тебя и для меня. Неплохая была жизнь. Хотя, для тебя-то, пожалуй, и не
очень, если уж говорить правду.
Люббе наблюдал за ним, несмотря на свою слабость.
— Что мне в тебе нравится, — продолжал Бройер, — так это то, что ты не скулил и не
