В маленькой камере было невыносимо жарко. К трубам непомерно большой батареи,
включенной на полную мощь, был за руки и за ноги подвешен на цепи мужчина. Он давно
потерял сознание и висел теперь, почти касаясь пола. Бройер полюбовался некоторое время
этим зрелищем, потом принес из коридора лейку с водой и побрызгал на висевшего, словно на
засохшее растение. Капли воды, попавшие на батарею, шипели и быстро испарялись. Бройер
отомкнул замки цепей. Обожженные руки Люббе бессильно упали на пол. Бройер вылил
остатки воды на неподвижно лежащее тело и вышел из камеры, чтобы еще раз наполнить лейку.
В коридоре он остановился. В одной из соседних камер кто-то стонал. Он поставил лейку на
пол, открыл 9-ю камеру и не спеша вошел внутрь, что-то бурча себе под нос; потом оттуда
послышались тупые удары, грохот, звяканье цепи, крики, которые постепенно перешли в хрип.
Еще несколько глухих ударов — и Бройер вновь появился в коридоре. Правый сапог его был
мокрым. Наполнив лейку водой, он вернулся в 7-ю камеру.
— Смотри-ка! — произнес он. — Очнулся!
Люббе лежал на животе, лицом вниз, и обеими руками пытался сгрести воду на полу в одну
лужицу, чтобы сделать хотя бы глоток. Своими беспомощными движениями он напоминал
полумертвую жабу. Вдруг он заметил полную лейку. Вскинувшись, он стал с хрипом метаться из
стороны в сторону, пытаясь ухватить ее. Бройер наступил ему на руки. Люббе не мог их
освободить и вытягивал шею в сторону лейки; губы его дрожали, голова тряслась, хрип
становился все слабее.
Бройер с минуту понаблюдал за ним глазами эксперта. Он видел, что Люббе почти готов.
— Ну жри, черт с тобой, — проворчал он. — Жри свою последнюю трапезу.
Он улыбнулся своей шутке и убрал ноги с пальцев Люббе. Тот бросился на лейку с такой
поспешностью, что она едва не опрокинулась. Он еще не верил в свое счастье.
— Жри медленно, — посоветовал Бройер. — Время еще есть.
Люббе пил и пил, не в силах остановиться. Позади у него была шестая ступень
бройеровского воспитательного комплекса: рацион, состоящий исключительно из селедки и
соленой воды в течение нескольких дней плюс раскаленная батарея, к которой приковывали
воспитуемого.
— Все, хватит, — сказал наконец Бройер и вырвал у него лейку. — Вставай. Пошли со
мной.
Люббе медленно, с трудом, качаясь из стороны в сторону, как пьяный, поднялся на ноги, и
его тут же вырвало водой.
— Вот видишь, — с укоризной произнес Бройер. — Я же говорил тебе, пей медленно.
Давай, топай.
Толкая перед собой Люббе, он дошел по коридору до своей комнаты, открыл дверь, и
Люббе ввалился в нее.
— Вставай, — приказал Бройер. — И садись на стул. Живо.
Люббе кое-как взгромоздился на стул. Чтобы не свалиться с него, он откинулся на спинку и
стал ждать очередной муки. Ничего другого он уже не знал.
Бройер задумчиво посмотрел на него.
— Ты мой самый старый гость, Люббе. Шесть месяцев, кажется, а?
Призрак, сидящий перед ним на стуле, покачнулся.
— А? — повторил Бройер.
Призрак кивнул.
— Неплохой срок, — заметил Бройер. — Длинный. За такой срок немудрено и привыкнуть
друг к другу. Я уже прикипел к тебе сердцем. Смешно, но так оно и есть. Против тебя лично я
ничего не имею, ты же знаешь… Ты ведь знаешь? — повторил он после небольшой паузы. —
