Эрих Ремарк: «Возвращение»
47
предполагается торжественная встреча.
Мы сбились в кучку. Никому неохота очутиться в первом ряду. Только Вилли непринуж-
денно выходит вперед. Его рыжая голова в полумраке зала точно красный фонарь ночного каба-
ка.
Я оглядываю группу учителей. Когда-то они значили для нас больше, чем другие люди; не
только потому, что были нашими начальниками, нет, мы в глубине души все-таки верили им,
хотя и подшучивали над ними. Теперь же это лишь горсточка пожилых людей, на которых мы
смотрим со снисходительным презрением.
Вот они стоят и снова собираются нас поучать. На лицах их так прямо и написано, что они
готовы принести нам в жертву частицу своей важности. Но чему же они могут научить нас? Мы
теперь знаем жизнь лучше, чем они, мы приобрели иные знания – жестокие, кровавые, страшные
и неумолимые. Теперь мы их могли бы кой-чему поучить, но кому это нужно!
Обрушься, например, сейчас на этот зал штурмовая атака, они бы, как кролики, зашныряли
из стороны в сторону, растерянно и беспомощно; из нас же никто не потерял бы присутствия ду-
ха. Спокойно и решительно мы начали бы с наиболее целесообразного: затерли бы их, чтобы не
путались под ногами, а сами приступили бы к обороне.
Директор откашливается и начинает речь. Слова вылетают из его уст округлые, гладкие, –
он великолепный оратор, этого у него нельзя отнять. Он говорит о героических битвах наших
войск, о борьбе, о победах и отваге. Однако, несмотря на высокопарные фразы (а может, благо-
даря им), я чувствую словно укол шипа. Так гладко и округло все это не происходило. Перегля-
дываюсь с Людвигом, Альбертом, Вальдорфом, Вестерхольтом, Райнерсманом; всем эта речь не
по нутру.
Вдохновляясь все больше и больше, директор входит в раж. Он славит героизм не только
на поле брани, но и героизм незаметный – в тылу.
– И мы здесь, на родине, мы тоже исполняли свой долг, мы урезывали себя во всем, мы го-
лодали ради наших солдат, жили в страхе за них, дрожали за них. Тяжкая это была жизнь, и не-
редко нам приходилось, быть может, труднее, чем нашим храбрым воинам на поле брани.
– Вот так так! – вырывается у Вестерхольта.
Поднимается ропот. Искоса поглядев на нас, старик продолжает:
– Мы, разумеется, не станем сравнивать наших заслуг. Вы бесстрашно смотрели в лицо
смерти и исполнили свой великий долг, если даже окончательная победа и не суждена была на-
шему оружию. Так давайте же теперь еще сильнее сплотимся в горячей любви к нашему отече-
ству, прошедшему сквозь тяжкие испытания, давайте, наперекор всем и всяческим враждебным
силам, трудиться над восстановлением разрушенного, трудиться по завету нашего великого учи-
теля Гете, который из глубины столетий громко взываем к нашим смятенным временам: «Сти-
хиям всем наперекор должны себя мы сохранить».
– Что вам вполне и удалось… – бурчит Вестерхольт.
Голос старика на полтона снижается. Теперь он подернут флером и умащен елеем. В тем-
ной кучке учителей движение. На лицах – суровая сосредоточенность.
– Особо же почтим память сынов нашего учебного заведения, отважно поспешивших на
защиту родины и не вернувшихся с поля чести. Двадцати одного юноши нет среди нас, двадцать
один боец погиб смертью славных в бою, двадцать один герой покоится во вражеской земле, от-
дыхая от грохота сражений, и спит непробудным сном под зеленой травкой…
Раздается короткий рыкающий смех. Директор, неприятно пораженный, замолкает. Смеет-
ся Вилли, который стоит грузной массой, точно платяной шкаф. Вилли красен, как индюк, – так
он рассвирепел.
– Зеленая травка, зеленая травка… – заикается он. – Непробудным сном… Покоятся… В
навозных ямах, в воронках лежат они, изрешеченные пулями, искромсанные снарядами, затяну-
тые болотом… Зеленая травка! Сейчас как будто у нас не урок пения…
Он размахивает руками, точно ветряная мельница в бурю:
– Геройская смерть! Интересно знать, как вы себе ее представляете! Хотите знать, как уми-
рал маленький Хойер? Он целый день висел на колючей проволоке и кричал, и кишки вывалива-
лись у него из живота, как макароны. Потом осколком снаряда ему оторвало пальцы, а еще через
два часа кусок ноги, а он все еще жил и пытался уцелевшей рукой всунуть кишки внутрь, и лишь
