Эрих Ремарк: «Возвращение»
49
громкие фразы. Они для нас больше не годятся. Не годятся они и для наших павших товарищей.
Мы видели, как они умирали. Воспоминание об этом так свежо, что нам невыносимо слушать,
когда о них говорят так, как делаете вы. Они умерли за нечто большее, чем за подобные речи.
В зале – глубокая тишина. Директор судорожно сжимает руки.
– Но послушайте, Брайер, – тихо говорит он, – да ведь я… Да ведь я совсем не то имел в
виду…
Людвиг молчит.
Подождав, директор продолжает:
– Так скажите же сами, чего вы хотите.
Мы смотрам друг на друга. Чего мы хотим? Если бы это можно было сказать в двух сло-
вах! Сильные, но неясные чувства клокочут в нас… Но как передать их словами?
Эти слова еще не родились в нас. Они, может быть, придут потом.
Зал молчит. Но вот вперед протискивается Вестерхольт и вырастает перед директором.
– Давайте говорить о деле, – предлагает он, – это теперь для нас самое важное. Интересно
знать, как вы себе представляете нашу дальнейшую судьбу? Нас здесь семьдесят человек солдат,
которые вынуждены снова сесть на школьную скамью. Наперед заявляю вам: мы почти все ваши
науки перезабыли, а надолго здесь засиживаться у нас нет ни малейшей охоты.
Директор несколько успокаивается. Он говорит, что пока на этот счет нет никаких указа-
ний свыше. Поэтому, пожалуй, каждому придется временно вернуться в тот класс, который он
покинул, уходя на фронт. Позднее будет видно, что удастся в этом направлении предпринять.
Голоса гудят, кое-где раздается смех.
– Да ведь вы сами, конечно, не думаете, – раздраженно говорит Вилли, – что мы сядем за
парты рядом с детьми, которые не были солдатами, и будем умненько поднимать руки, спраши-
вая у господина учителя разрешения ответить на вопрос. Мы друг с другом не расстанемся.
Только теперь мы видим по-настоящему, как все это смешно. Годами нас заставляли стре-
лять, колоть и убивать, а тут вдруг возникает важный вопрос: из какого класса мы пошли на
войну – из шестого или седьмого. Одни из нас умели решать уравнения с двумя неизвестными,
другие – всего с одним. А теперь это должно решить нашу судьбу.
Директор обещает похлопотать, чтобы добиться для фронтовиков специальных курсов.
– Ждать нам некогда, – коротко объявляет Альберт Троске. – Мы сами возьмемся за это де-
ло.
Директор ни словом не возражает; молча идет он к двери.
Учителя следуют за ним. Мы тоже расходимся. Но прежде, чем покинуть зал, Вилли, кото-
рому не по нраву, что вся эта история прошла слишком гладко, берет с кафедры оба цветочных
горшка и швыряет их об пол.
– Никогда не мог терпеть этих овощей, – мрачно заявляет он.
Лавровый венок он нахлобучивает Вестерхольту на голову:
– На, свари себе суп!
Дымят сигары и трубки. Мы, семинаристы, собрались вместе с гимназистами-
фронтовиками на совещание. Нас свыше ста солдат, восемнадцать лейтенантов, тридцать фельд-
фебелей и унтер-офицеров.
Альвин Вестерхольт принес с собой старый школьный устав и читает его вслух. Чтение
подвигается медленно: каждый раздел сопровождается хохотом. Мы никак не можем себе пред-
ставить, что вот этому мы когда-то подчинялись.
– Кто-кто, Альвин, а ты бы лучше вел себя потише, – говорит Вилли. – Ты скомпрометиро-
вал своего классного наставника больше всех. Подумать только: значится в списках убитых,
удостаивается трогательной речи расчувствовавшегося директора, тот чествует его как героя и
примерного ученика, и после этого у Альвина еще хватает наглости вернуться целым и невреди-
мым! Старик здорово влип с тобой. Ему придется взять назад все похвалы, которые он расточал
тебе как покойнику. Ведь по алгебре и по сочинению ты несомненно так же слаб, как и раньше.
Вестерхольт невозмутимо продолжает чтение устава:
– Параграф восемнадцатый: «Все воспитанники данного учебного заведения обязаны зи-
мой с половины седьмого, летом – с семи находиться дома. На пребывание вне дома (посещение
