— Но ведь не раньше конца года?
— Жениться можно и раньше.
— Давай лучше сначала отпразднуем встречу и расставание. Куда ты едешь?
— В Рим. На тысячемильные гонки через всю Италию. Осталась всего неделя. А со мной
тебе нельзя. Ездишь и ездишь до умопомрачения, вот и все. Пока а конце концов не перестаешь
различать, где шоссе и мотор и где ты.
— Ты победишь?
— Вилле Милия — коронный номер итальянцев. Правда, как-то раз победителем оказался
Караччола, который ездил за фирму Мерседес, но обычно первые места берут итальянцы.
Торриани и я будем участвовать в Вилле Милия как третья команда, на случай если произойдет
что-нибудь неожиданное. Можно мне побыть, пока ты оденешься?
Лилиан кивнула. Она была почти готова.
— Какое платье мне надеть? — спросила она.
— Какое-нибудь из тех, что были у меня в плену.
Лилиан открыла шкаф.
— Это?
— Да, оно мне хорошо знакомо.
— Но ведь ты его никогда не видел.
— На тебе — действительно нет; тем не менее оно мне знакомо. Это платье несколько
ночей провисело у меня в комнате.
Лилиан обернулась; в руках она держала зеркало.
— В самом деле?
— Признаюсь, — сказал Клерфэ. — Я развесил твои платья и колдовал над ними, чтобы ты
вернулась обратно. Этому я научился у тебя. Черная магия и вместе с тем утешение. Ведь
женщина может бросить возлюбленного, но ни за что не бросит платья.
Лилиан внимательно разглядывала в зеркале свои глаза.
— Значит, с тобой была моя тень.
— Нет, не тень — твои змеиные кожи: ты из них вылезла и бросила их.
— Я бы скорее предположила, что с тобой была другая женщина.
— Я пытался. Но ты навела на меня порчу. Другие женщины по сравнению с тобой — для
меня теперь то же самое, что плохие раскрашенные открытки по сравнению с танцовщицами
Дега.
Лилиан рассмеялась.
— Неужели ты имеешь в виду уродливых и жирных балетных крыс, которых он всегда
рисовал?
— Нет. Я говорю о рисунке в доме Левалли — о танцовщице в пленительном движении. Ее
лицо лишь намечено несколькими штрихами, и каждый может увидеть в нем свою мечту.
Лилиан положила обратно помаду и карандаш для бровей.
— Видимо, всегда надо оставлять немного свободного места; не нужно полностью
завершать рисунок, иначе не будет простора для фантазии. Ты тоже так думаешь?
— Да, — сказал Клерфэ. — Человек всегда становится пленником своей собственной
мечты, а не чужой.
— Становишься пленником или вовсе теряешь себя.
— И то и другое. Это похоже на сон, который видишь иногда перед пробуждением: тебе
кажется, будто ты все время падаешь в бездонную черную пропасть. Тебе это знакомо?
— Да, знакомо, — сказала Лилиан. — Этот сон я видела почти ежедневно в санатории, в
мертвый час, который Крокодилица называла сиестой. И когда я пробуждалась, у меня было
