спинку стула. Она видела перед собой летнее кафе, освещенное тихим золотистым
послеполуденным солнцем, слышала легкое позванивание льдинок в бокалах и стук фарфоровых
блюдечек, которые посетители клали одно на другое, чтобы показать, сколько вина они
выпили, — и в то же время перед глазами Лилиан стояла совсем другая картина, бесцветная и
прозрачная, как медуза в воде, так что за ней можно было различить стулья и столы кафе, и
одновременно очень ясная и отчетливая: Лилиан видела серую Рыночную площадь в Брешии,
слышала безликий шум, следила за тем, как призраки машин проносились один за другим,
машин, в которых было две искорки жизни, двое людей, охваченных только одним желанием —
рискнуть своей головой.
— В Брешии идет дождь, — повторила она. — А где, собственно говоря, находится Брешия?
— Между Миланом и Вероной, — ответил Пестр. — Не согласитесь ли вы сегодня
поужинать со мной?
Повсюду клочьями свисали гирлянды, оборванные дождем. Мокрые полотнища флагов с
шумом ударялись о флагштоки. Гроза неистовствовала. Можно было подумать, что и в облаках
несутся друг за другом невидимые машины. Искусственный гром чередовался с раскатами грозы;
реву машин на Рыночной площади вторил грохот на небесах, прорезаемых молниями.
— Осталось еще пять минут, — сказал Торриани.
Клерфэ сидел за рулем. Он не ощущал особого напряжения. Клерфэ знал, что у него не было
шансов на выигрыш, но в то же время он знал, что во время гонок всегда происходит много
неожиданностей, особенно во время длительных гонок.
Он думал о Лилиан и о арга Флорио. Тогда он позабыл Лилиан, а потом начал ее
ненавидеть, потому что вдруг вспомнил о ней в самый разгар гонок и это ему мешало. Гонки
казались ему важнее, чем Лилиан. Теперь все переменилось. Клерфэ был не уверен в Лилиан, но
не понимал, что причина этой неуверенности лежит в нем самом. Я даже не знаю, осталась ли
она в Париже, — подумал он. Утром он говорил с Лилиан по телефону, но из-за этого шума утро
вдруг стало бесконечно далеким.
— Ты послал телеграмму Лилиан? — спросил он.
— Да, — ответил Торриани. — Осталось еще две минуты.
Клерфэ кивнул. Впереди них уже никого не было. Теперь весь оставшийся день и часть
ночи самым важным человеком на свете станет для него судья с секундомером в руках. Так
должно было быть, — подумал Клерфэ. — А вышло не так. Лучше бы я посадил за руль
Торриани, но сейчас уже слишком поздно.
— Двадцать секунд, — сказал Торриани.
— Слава богу!
Стартер сделал знак, и машина ринулась вперед. Люди кричали ей вслед.
— Стартовал Клерфэ, — громко объявил диктор. — Торриани едет механиком.
* * *
Лилиан вернулась в отель. Она чувствовала, что у нее поднимается температура, но решила
не обращать на это внимания. Теперь у нее часто поднималась температура, иногда на градус, а
иногда и больше, и Лилиан знала, что это означает. Она поглядела в зеркало. Зато по вечерам
выглядишь не такой измученной, — подумала она и усмехнулась. Лилиан вспомнила о новом
трюке, изобретенном ею; благодаря ему повышенная температура превратилась из врага в
ежевечернего друга, который придавал ее глазам блеск, а лицу — нежное оживление.
